Только через месяц после появления в доме Чучундры, когда я убедился, что малышка выживет, я рискнул сделать первые фотографии. Чуча за это время обрела имя, поселилась вместе с клеткой на моем столе, по которому стала осторожно гулять, и время от времени делала нам с Мишкой лечебные кровопускания.
Настало время навестить моих родителей в Раменском.
-- Кэнон возьми, – попросил Мишка.
-- Я не хочу снимать.
-- Ладно, сам возьму.
После ужина Миша удобно расположился под люстрой посреди комнаты, достал фотоаппарат и стал просматривать сделанные накануне фотографии крыс. Я уже догадывался, что будет дальше. Отец не сдвинулся с дивана, а мама надела очки и наклонилась над фотоаппаратом.
-- Это Васька такой стал? И Кузя такой большой? А это опять Кузя, когда маленький был?
-- Нет, маленький – это не Кузя, – Миша не говорил, мурлыкал, – Это девочка, Чучундра.
-- Из зоопарка?
-- Нет.
Из твоего подъезда.
Стало так тихо...
-- Это вы ночью все-таки приехали? И нашли? И домой не зашли? И не говорили ничего? Чучундра, да? Надо же... Как в сказке! Ой, дайте-ка, я на кухне посмотрю, там света больше, – и она вышла, прижимая к груди серебристый Кэнон.
-- Угу, – отозвался с дивана отец, – она еще недели две с едой в кармане по всем подъездам крысу вашу искала.
-- Девочка, да? – переспросила мама, возвращая Мишке фотоаппарат, – Надо же, выжила! Сынок, я, честное слово, тогда выходила. Но темно же в подъезде, я в темноте вижу плохо.
Весь вечер она ходила, как именинница, улыбалась своим мыслям и повторяла: «Ну надо же! Надо же!»
С этого дня Чучундра стала ее любимой и особенной крысой.
И, мне кажется, я даже знаю, почему.