Продолжение #2.
Невероятно, но Зорро оказался решением абсолютно всех проблем. Риччи нашел себе партнера по хождению на голове и наконец-то оставил Норрика в покое, а Норрик при этом периодически грел у себя под бочком умотавшуюся мелочь - и тоже был вполне доволен жизнью. Так прошли... месяца три, кажется. Меня, правда, несколько смущало, что Зорро плоховато растет, - впрочем, на фоне изрядно заматеревших дяденек он по-любому казался ребенком, так что оно могло быть и обманом зрения.
Теперь-то я понимаю, что было оно в первую очередь самообманом. Ну очень уж не хотелось признавать, что тонкий и грациозный мальчик, который к тому же... эээ... не отличается выдающимися мужскими признаками... в общем, все понятно, да?
Но "Зорро" так хорошо вписался в коллектив, он был такой замечательный, он был, в конце концов, так неимоверно красив... У хомяков в самом деле есть период, в подростковом возрасте, когда еще - и уже - не особо понятен пол. Мало ли, - старательно думала я, - может, у крыс он дольше... Хотя вроде бы мои были и мельче, когда впервые ко мне попадали, - но шут же их знает, глазомера-то нет у меня...
В общем, в один прекрасный день я заметила, что моя черно-белая мелочь старательно проталкивает тельце в самую маленькую дырку глиняной бочки, служившей крысам домиком. Дергает розовыми пятками, пищит... и серьезно угрожает застрянуть. Достала я зверька - и обнаружила, что он имеет четкую форму груши.
Зорро спешно переназвали в Эсмеральду, отселили в отдельную одноэтажную клетку и принялись усиленно кормить белковой пищей. Бедная новоиспеченная мамочка до последнего дня не могла понять, что-й-то с ней такое странное происходит. Пыталась, как раньше, бегать по потолку клетки вверх ногами - и задние лапы неизменно не выдерживали увеличившегося веса, отцеплялись, - и Эсмеральда с самым недоуменным выражением мордочки повисала на передних. И почему это, спрашивается, мое пузо вдруг стало столько весить? И как же это произошло, и что ж теперь делать, а? Что, не бегать по потолку? Ну нет уж, дудки!
Я тщательно прочитала все, что могла найти о родах у крыс и выращивании крысомладенцев. На дворе стоял конец девяностых, так что интернет... понятно, в общем, что было с интернетом. А книги в один голос утверждали, что крыса рожает ночью, тщательно сныкавшись в домик и соорудив там гнездо, в первую неделю никому ни за что детей не покажет и никого к ним не подпустит, самым решительным образом используя для этого зубы. Поскольку все прочитанное примерно совпадало с тем, что я знала о хомячьих родах, я приняла эти сведения на веру.
Но Эсмеральда-то книг в глаза не видела!
В результате родила она ровно в полдень, выволокла детишек из гнезда наружу, - и так их и растила в дальнейшем, просто на кучке салфеток посреди клетки. А вот в отношении подпускания к детям чужих в ней явно боролись две равно сильных тенденции. Одна требовала ни за что никому не позволять даже дышать в сторону ее ненаглядных малюток, другая же склонна была изрядно гордиться материнским подвигом и желала напропалую демонстрировать детей восхищенным зрителям.
Кроме того, я-то не чужая, это Эсмеральда уже прекрасно знала... Из положения молодая мамаша вышла следующим элегантным образом: буде в клетке оказывалась просто моя рука, без инородных, так сказать, предметов, - ее облизывали и позволяли ею делать все - хоть подстилку менять, хоть детишек трогать, хоть саму маму чесать за ушком. Но Боже избави от наглых чужаков в лице, скажем, рукава, браслета или просто пряди волос, случайно попавшей в клетку, когда я над ней наклонилась! Все это немедленно ухватывалось зубами - и маленькая, грациозная, по-прежнему невероятно красивая крысь начинала злобно мотать башкой, дергать за неугодный ей предмет и только что не рычать, подобно очень-очень миниатюрной, но крайне серьезно настроенной собачке.
Детей у Эсмеральды было шесть - три сына и три дочки. Слава моим терпеливым мальчикам, дожидавшимся столько времени, пока невеста хорошенько подрастет! Слава самой Эсмеральде - ведь могла же родить и шестнадцать! А так я, особо не беспокоясь, заблаговременно подыскивала хороших хозяев.
Когда детки слегка подросли, стало ясно, что отец их - Риччи. Двое пошли в мамочку, двое в папу, один в обоих (черный капюшон), а вот шестой... кажется, это называется "недоселф". В общем, обыкновенный такой серо-бурый агути, почему-то унаследовавший от мамы аристократический темный хвост с ярко-белым кончиком. Его-то мы в результате и оставили себе.
Эсмеральда оказалась просто чудо что за мамой. Впрочем, я, опять же, сравнивала с хомяками, которые по десяти различным причинам могут детей неожиданно пожрать. Моя же крысь даже самого маленького серо-капюшонового мальчишку, который при рождении был едва ли не вдвое меньше остальных, старательно выхаживала - и выходила!
Еще был замечательный в своем роде момент, когда детишки почувствовали себя уже достаточно взрослыми, чтобы гулять, где им вздумается, - и были при этом достаточно малы, чтобы с легкостью пролезать между прутьев клетки! Мамы (обе - и крысья, и моя
) пребывали в перманентной истерике: по комнате бродит, где и как в ее ушастые головы взбредет, полудюжина крысьих малышей, контролировать их нельзя никак, ой-вей, что же, ну что же теперь будет... А ничего и не было. Дети ничего не погрызли, не испортили, даже туалет устроили в строго определенном месте, под креслом. Залезали к маме пообщаться, поесть-попить (они ведь даже материнское молоко еще сосать к тому времени не полностью перестали!) - и бежали обратно шнырять.
Потом дети выросли окончательно и разъехались по новым хозяевам. Уехала и Эсмеральда вместе с капюшоновой дочкой Минни - к моей однокурснице, чтоб хоть можно было почаще видеться и узнавать, как они поживают. С отцами - родным и приемным - остался агутиевый крыс, котрого сперва довольно долго звали просто Крысом, только на украинском, сиречь Щуром. Постепенно Щур преобразовался в Шурика. Клетка стала маловата, и я нарастила ее снизу, сняв поддон и присоединив вместо него большую свинячью дюну в качестве самого нижнего этажа.
Шурик был охотником. Я к тому времени сняла отдельную квартирку, на первом этаже без фундамента, так что все ползучие твари, какие только есть в тех местах, неизменно заползали ко мне прямо в комнату. И вот, когда я выпускала ребят погулять, вели они себя совершенно по-разному. Норрик степенно шел куда-то по своим делам и по одному ему понятным критериям находил себе интересный предмет для исследования. Риччи бегал за мной по пятам, постоянно залезая то на тапки, то прямо-таки в них. А вот Шурик отправлялся куда-нибудь под стол или под диван, на охоту. Некоторое время оттуда раздавалось шуршание, а потом выбирался мой гордый крыс-добытчик, с покрытыми пылью усами и с каким-нибудь пауком или уховерткой в пасти.
Я не знаю точной даты рождения Норрика - но если учитывать, что к нам он попал как минимум трехмесячным, то похоже на то, что всего он прожил не меньше трех лет. С возрастом у него, как когда-то у Гомеса, стали отниматься лапы. Но он никогда не был особенно активным, так что явно от этого не особо страдал - просто переселился на нижний этаж. Мы сходили к ветеринару - но тот сказал, что от старости, увы, не лечит. Может, конечно, поделать поддерживающие уколы, которые несомненно пойдут зверю во благо... но подвижности лапам не вернут. Возможно, кто-то предложил бы усыпление, но он не видит в этом смысла, поскольку животное не испытывает никакой боли и жизнь ему не в тягость. Так что Норрик после курса уколов благополучно прожил еще несколько месяцев, по-прежнему с удовольствием лежа на коленях, вытянув назад обездвиженные лапки и жмурясь, когда ему почесывали уши.
Риччи ушел от нас раньше - его все-таки догнала единожды уже пролеченная и побежденная пневмония. Шурик умер внезапно, в два с половиной, даже не попытавшись ничем до тех пор болеть.
Потом жизнь сложилась так, что новых крыс завести все не получалось. Я, конечно, сохранила в подвале клетку, не теряя надежды, что когда-нибудь...
Ждать пришлось неожиданно долго. Но когда я, наконец, избавила мамин подвал от долгие годы загромождавшей в нем целый угол старой клетки, я уже твердо знала, что крысы у меня будут, и будут достаточно скоро.
Продолжение следует.