Как обычно, в тот вечер мы опаздывали, и, как обычно, Мишка в последний момент о чем-то вспомнил и задержался. На улицу из подъезда я вышел один. Была поздняя осень, и пока я натягивал кожаные перчатки, заметил в палисаднике какое-то движение. Присмотрелся.
Среди жухлой травы, прижав уши и подметая землю хвостом, сидела кошка, а перед ней, глядя на нее снизу вверх, прижимался к земле подросток-пасючок, в десятки раз меньше нее. Кошка время от времени наклонялась к нему, подымала лапу, чтобы ударить, и каждый раз в этот момент крысенок подпрыгивал выше кошачьих ушей. Она, не сходя с места, отклонялась, крысенок падал на четыре лапы, но не убегал, а все так же, глядя кошке в глаза и тяжело дыша, ждал. И снова прыгал, и снова, и снова. Он был уже совершенно измотан, положение его было безнадежным, но он все равно с отчаянной смелостью боролся за жизнь.
Я снял рюкзак, собираясь бросить его прямо на асфальт, когда из подъезда вышел Мишка. Я сунул рюкзак ему в руки и пошел в палисадник.
-- Э! Ты куда?
Я не крался. Меня бы вполне устроило, если от моего появления они разбежались бы в разные стороны, но я подошел вплотную, а ни один из них так и не повернулся спиной к другому. Они не сдвинулись с места, и, кажется, даже не заметили меня. Тогда я наклонился и схватил крысу. Она прикусила палец в перчатке, но очень слабо, и замерла. Кошка мякнула от неожиданности.
-- Не бойся, - зачем-то сказал я крысе, и положил ее на локтевой сгиб, как кладут котят, чтобы погладить. Я понятия не имел, как надо обращаться с крысами.
Крысенок замер на руке. Он был почти без сил, тяжело дышал, сердечко колотилось так, что я чувствовал его сквозь куртку, но ран и крови я не заметил. Что делать дальше, я не знал. Я огляделся. Вечерело, и никаких нор в земле я не углядел. Зато увидел маленькое окошко в подвал. Я подошел к нему, присел, и разогнув руку, на которой сидел крысенок, превратил ее в дорожку к подвальному окну. Крыса сидела так же неподвижно. Я ждал. И тут крыса подняла голову и посмотрела прямо в глаза, долго и пронзительно. То ли от этого взгляда, то ли оттого, что я не знал, что мне делать, если она не пойдет в подвал, мне стало очень неуютно. У самого заколотилось сердце, дыхание перехватило. И ровно в этот момент крыса развернулась, пробежала по руке, и нырнула в темноту подвала. Я выдохнул.
Обратно я возвращался мимо кошки, которая сидела все на том же месте, и мое появление встретила пронзительным «мяу».
-- Тебе кошку не жалко? - спросил Мишка, возвращая рюкзак, - Оставил без ужина.
-- Не жалко. Была бы голодная, давно бы съела. А это – так, играла от скуки. Дождалась бы, пока из сил выбился, придушила бы и бросила. Побежали, опаздываем…
***
Через несколько дней в Раменском я заглянул в гости к бывшей однокласснице и рассказал про кошку и крысенка.
-- Мне даже не по себе стало – так долго крыса на меня смотрела.
-- Понятно. Это была Крысиная Королева. Хотела тебя запомнить.
-- Маловата что-то для королевы. И зачем ей меня запоминать?
-- Чтобы рассказать о тебе всем крысам.
-- Зачем это обо мне всем крысам рассказывать?
-- Ну, откуда я знаю? Поймай опять и спроси.
Мы рассмеялись.
***
До того дня, когда я поставил клетку с Чучей, Гутькой и Дамбой на кухонный стол в Мишкиной квартире, было больше десяти лет…