Год назад-- Совсем плохо?
Лена неопределенно кивнула. Осложненный отит. Деньку снова резали, промывали открытые раны, снова вычищали гной, меняли катетр.
К тому времени Денька уже не первую неделю жил в моей куртке на теплом кухонном полу. Тогда ему едва исполнился год, а я уже совсем замучил его уколами, промываниями, ковырянием в открытых ранах. Разрезы снова загнаивалась в считанные часы – и все по кругу. От тошнотворного запаха гноя в квартире было не продохнуть. Байтрил, потом еще что-то - Денька стал волочить задние ноги, и только.
-- Похоже, на кость перешло, дальше - мозг… И самое плохое, что от антибиотиков ему ни тепло, ни холодно.
Лена полистала свои записи, какие-то справочники.
-- «Меронем» если только попробовать. Если не поможет… -- она показала глазами в потолок.
И мы стали каждые 6 часов, четыре раза в сутки, по сорок минут малюсенькими дозами вводить новый антибиотик через катетр в вену. Денька терпел все и только лизал руки. От всех этих процедур мы оба выбивались из сил. К великому счастью «Меронем» помогал. Спустя несколько недель Мишка в который уже привез нас в «Айболит». Нас похвалили, велели заканчивать курс и выздоравливать. Ура!
Денька с пола переселился в отдельную клетку, раны затягивались, все шло к выздоровлению. Оставалось колоться еще несколько дней, когда я, встав утром для очередного укола, нашел Деньку лежащим на боку на полу клетки. Услышав меня, он попытался встать, но не смог – едва он пытался сделать шаг, его выкручивало, он терял равновесие и падал. Он мог только ползти и то с большим трудом.
В «Айболите» никого не было. Мишка повез нас в «Белый клык». Поражение мелких желез, находящихся рядом с ухом и отвечающих за вестибулярный аппарат, как разрешение воспалительного процесса. Настя заверила:
-- Жить можно!
И мы стали жить. Снова уколы, уколы. Денька не мог ни пить (потому что болтающейся головой не мог поймать шарика поилки), ни есть (потому что ничего не мог удержать в лапах). Мы учились всему – ходить, пить, есть. Поначалу ел и пил с рук, потом я подкладывал ему кусочки все меньше и меньше, он их постоянно ронял, но старался брать снова, снова ронял – пока не научился удерживать в лапках даже семечки. Иногда промахивался мимо поилки, но потихоньку Денька приспосабливался к своему новому состоянию. Приспособился, как смог.
Однажды Мишка выговорил мне, что потратил на мою крысу кучу времени, не считая денег на бензин. Денька ничего не знает ни о деньгах, ни о потраченном времени. Но чем бы он не занимался, – ел ли, спал ли, - когда он замечает, что в гости зашел Мишка, он всегда выбегает из клетки, тянется к нему и лижет руки. Он знает больше Мишки, и больше любого из нас, он – День.
Рентген не врет – у него, правда, огромное сердце. Да, его могли скормить в зоопарке хищникам. Да, он плохо видит с детства. Да, уже больше года, как он плохо слышит – иногда я зову его, как глуховатого старичка – по нескольку раз повышая голос, пока не услышит. Да, у него плохо с координацией - он всегда смотрит, наклонив голову, а когда волнуется, его сильно выкручивает. Да, его кастрировали, удаляя опухоль. И оставили там нитку, которую удалили через несколько месяцев в капсуле гноя с грецкий орех. Но у него все тот же изумленный взгляд ребенка, любящего всех в этом странном мире.
Иногда жизнь отвечает взаимностью тем, кто очень сильно ее любит.