Я не особо боялся этого дня и даже не думал о нем, когда выбирал подходящий.
Конечно, день я выбирал с учетом того, как там у нас ожидалось с Луной. Многие ведь знают, что если ты хочешь избавиться от своей души, то надо выйти в полнолуние на берег моря, стать спиной к Луне, и отрезать ножом свою тень от своего тела у основания своих ног. Но если ты не хочешь этого делать, то не надо брать нож в руки в полнолуние.
Даже если его рукоятка не обтянута змеиной кожей.
Поэтому я подождал, когда Луна упадет достаточно для того, чтобы можно было отрезать что-то от тела, но не достаточно для того, чтобы это задело чью-то душу.
Какая разница, чье тело и чья душа

?
14 июляЯ поехал в ЧИН, как договаривались...
Ирина ничего не делала предварительно. Она только сказала, что это неоперабельно, и возможно раковая опухоль. "Слишком поздно. Там все переплелось... Но если окажется абсцесс, то можно попробовать рискнуть, если без наркоза....
Только под местным." Она стояла и вопросительно смотрела на меня.
Я тупо смотрел на крысу Лису...
Но надо было что-то делать, и я сказал: "Давайте под местным."
Выяснение окончательного диагноза заняло ровно минуту: от момента, когда Ирина открыла шкаф со шприцами, до момента, когда в шприц вылезла тонкая густая струя гноя.
Дальнейшее я плохо помню, хотя оно и длилось в течении часа. Я держал крысу Лису, вокруг были еще две девочки в голубых халатах и Ирина.
Крыса Лиса не пищала и не вырывалась. Ни когда Ирина выбривала шерстку на месте будущего разреза, ни когда кожа разошлась под скальпелем, и обнажились внутренности, ни когда она разрезала сами внутренности.
Я никогда не видел, что внутри. Меня как-то странно удивило, что откуда столько гноя может оказаться внутри такой маленькой крыски.
Вычищали долго. Помню, что Ирина сказала, что отрезать этот мешок нельзя и даже что-то показала. Вычистив гной она стала закладывать туда порошки ложечкой. Мне стало смешно. Как в сахарницу, из баночки. Потом она взяла длинную кривую иглу с толстой ниткой и двумя стежками стянула края разреза. Мне опять стало смешно, поскольку это очень напоминало, как-будто зашили порез на дубленке.
Крыса Лиса по-прежнему вела себя спокойно, и я так и не увидел страха у нее в глазах. Ирина сказала: "Это потому что Вы ее по голове гладили. Они при этом в анабиоз впадают." Я не знаю, что такое анабиоз, но ответил, что я немного посижу, а то что-то не очень хорошо мне. Сознание я в своей жизни терял пару раз и слегка запомнил, как это начинается. Поэтому я сел на топчан, рядом со странной коробочкой, в которую Ирина положила крысу Лису.
Там еще, в операционной, собака была, в таком отдельном закутке за дверью. Ее сбила машина, у нее были открытые переломы лап и она тихонько скулила, когда дергалась.
Потом Ирина сделала укол и долго объясняла, что и как надо делать. Видимо, я запомнил, но не настолько, чтобы это воспроизвести.
Я очень хорошо запомнил эту огромную черную сливу размером с яблоко, поскольку никак в моей голове не укладывалось, что такое может быть внутри, да потом еще и с порошками. Странно, но под шкуркой это выглядело значительно меньших размеров.
Как мы доехали домой, я тоже не помню, кроме того, что меня остановил гаишник и попросил дыхнуть. Я молча криво улыбнулся и дыхнул. Да я, говорю, крыску с операции везу... Он ничего не сказал.
15 июляНа следующий день у нас в том же ЧИНе была встреча крысиного клуба, и я тоже поехал, потому что уколы надо было делать, но я так и не понял, что и как, хотя Ирина долго объясняла и показывала.
После чаепития я вышел покурить, и проходя по коридору, заглянул в операционную, где 24 часа назад сам стоял у стола. На столе под яркой лампой лежала собака с распоротымы внутренностями. Вокруг стояли Ирина, две девочки в окровавленных голубых халатах и мужик.
Мужик неподвижно стоял в какой-то явно неудобной позе, придерживая собаке голову. Я так и не понял, куда был направлен его взгляд. Этот взгляд нельзя объяснить. И описать тоже нельзя.
Меня изнутри стал давить дикий смех, и я побыстрее отошел в сторону, чтобы никто не услышал. Смеялся я минут пять. Но это уже то, что можно описать. В женском варианте это называется истерикой. В мужском - отходняк... Это когда ты уже в состоянии взглянуть на себя со стороны. И со стороны, на примере другого, увидеть то состояние, в котором недавно находился сам...
И почувствовать, что это уже прошло.